Хорошая девочка.
На столе Симоненко, зазвонил один из трех телефонов. Судя по длинным

назойливым звонкам, вызывала междугородняя. Симоненко поднял трубку:

— Восемьдесят девятый слушает.

— Товаришь полковник?

— Да

— Здравия желаю, товарищ полковник, это капитан Дубцов говорит из

Днепропетровска.

— Слушаю вас.

— Товарищ полковник, тут у нас… в общем я вам доложить хотел… да

вот не знаю с чего начать…

— Начните с начала, капитан.

— В общем, товарищ полковник, у нас вдоль маленьких домиков белых

акация душно цветет. И здесь недалеко, полчаса от Днепропетровска, село

Жупаница, одна хорошая девочка Лида на улице Южной живет.
- Так. Ну и что?..— Так. Ну и что?

— Ее золотые косицы, товарищ полковник, затянуты, будто жгуты. А по

платью, по синему ситцу, как в поле, мелькают цветы.

— Так.

— Вот. Ну вовсе, представьте, неловко, что рыжий пройдоха Апрель

бесшумной пыльцою веснушек засыпал ее утром постель.

— Это кто?

— Да еврей один, спекулянт, гнусная личность. Но дело не в нем. Я

думаю, товарищ полковник, не зря с одобрением веселым соседи глядят из окна,

когда на занятия в школу с портфелем приходит она. В оконном стекле

отражаясь, товарищ полковник, по миру идет не спеша, хоршоая девочка Лида…

— Да чем же она хороша? — прижав трубку плечом к уху, полковник закрыл

лежащее перед ним дело, стал завязывать тесемки.

— Так вот, спросите об этом мальчишку, что в доме напротив живет. Он с

именем этим ложится, он с именем эим встает! Недаром ведь на каменных

плитах, где милый ботинок ступал, "Хорошая девочка Лида!" с отчаянья он

написал!

— Ну а почему вы нам звоните? Что, сами не можете допросить? У вас ведь

свое начальство есть. Доложите Земишеву.

— Так в том–то и дело, товарищ полковник, что докладывал я! Два раза. А

он как–то не реагировал. Может занят… может что…

— Ну а почему именно мне? Ведь вас Пузырев курирует.

— Но вы ведь работали у нас, товарищ полковник, места знаете…

— Знаю–то знаю, но что из этого? Да и вообще, ну написал этот парень,

ну и что?

— Так, товарищ полковник, не может людей не растрогать мальчишки

упрямого пыл!

— Да бросьте вы. Так, капитан, Пушкин влюблялся, должно быть, так

Гейне, наверное, любил.

— Но, товарищ полковник, он ведь вырастет, станет известным!

— Ну и покинет, в конечном счете, пенаты свои…

— Но окажется улица тесной для этой огромной любви! Ведь преграды

влюбленному нету, смущенье и робость — вранье! На всех перекрестках планеты

напишет он имя ее. Вот ведь в чем дело!



Полковник задумался, потер густо поросшую бровь. Капитан тоже замолчал.

В трубке слабо шуршало, и изредка оживали короткие потрескивания.

Прошла минута.

— Говорите? — зазвенел близкий голос телефонистки.

— Да, да, говорим, — заворочался Симоненко.

— Говорим, говорим, — отозвался Дубцов. — Ну так, что ж делать, Сергей

Алексаныч?



Симоменко вздохнул:

— Слушай, капитан… ну и пусть, в конце концов, он пишет.

— Как так?

— Да вот так. Пусть пишет. На полюсе Южном — огнями. Пшеницей — в

кубанских степях. А на русских полянах — цветами. И пеной морской — на

морях.

— Но ведь товарищ полковник, так он и в небо залезет ночное, все пальцы

себе обожжет…

— Правильно. И вскоре над тихой землею созвездие Лиды взойдет. И пусть

будут ночами светиться над нами не год и не два на синих небесных страницах

красивые эти слова. Понятно?

— Понятно, товарищ полковник.

— А спекулянта этого, как его…

— Апрель, Семен Израилевич.

— Вот, Апреля этого передайте милиции, пусть она им занимается. Плодить

спеулянтов не надо.

— Хорошо, товарищ полковник.

— А Земишеву привет от меня.

— Обязательно передам, товарищ полковник.

— Ну будь здоров.

— Всего доброго, товарищ полковник.